– Да! – вдруг выкрикнул и наш человек. – Мы – мирная демонстрация! Мы хотим, чтобы нас услышали! Мы хотим БОЛЬШЕГО!
Какой-то парень со стороны, с тыла, протиснулся вперед и бросился ломать забор, отделяющий демонстрантов от блюстителей порядка. Толпа заволновалась. Слова про мирный протест утонули среди криков и матерщины. Забор повалился, завязалась драка. Люди прорвались сквозь цепь милиционеров и понеслись штурмовать парламент. Зазвенело разбитое стекло. Милиционеры пустили в ход дубинки и нервно-паралитический газ. Кто-то кричал: «Убийцы! Своих убивают!»
Наш человек уже был в парламентском фойе, как вдруг от сильного удара по затылку свет померк у него в глазах, и он упал как подкошенный на землю, давая дорогу более сильным и отважным.
Очнулся на стуле в комнате без окон. Все тело нестерпимо болело. Во рту держался горький неприятный вкус, человек подумал, что таков, очевидно, вкус крови. С потолка свешивалась одинокая лампочка. Руки у человека были скреплены сзади железными наручниками.
В комнату вошел незнакомец, не похожий на милиционера, хотя в этой стране, подумал человек, никто ни на кого не похож.
– Ну что, партизан, – спокойно сказал незнакомец, – доскакался? Вы у меня все уже в печенках сидите!
– Почему я здесь? – спросил человек.
– А где ты хотел быть? Подожди, будешь и там, может даже быстрее, чем думаешь! – И незнакомец ударил человека коленом под дых. Тот скорчился.
– Больно? – Незнакомец садистски оскалился.
– У нас была мирная демонстрация, – пробормотал человек.
– Мирная, говоришь? У меня десяток людей с черепно-мозговыми травмами. В парламенте все окна разбиты. Двери нужно менять. Да я тебя тут сгною!
– Среди нас был провокатор. Мы не хотели драки. Мы хотим лучше жить.
Незнакомец расхохотался и снова ударил человека.
Но на этот раз тот даже не шевельнулся. А выкрикнул изо всех сил:
– Да бейте сколько хотите! Мне все равно. За мной народ, а за вами бандиты!
Не похожий на милиционера милиционер от неожиданности разинул рот. Человек, по правде сказать, тоже удивился собственным словам. Но в этот момент он ощутил какую-то страшную силу в своем теле и страх покинул его. Он только смиренно улыбался, когда в последующие много часов его били в живот, в спину, обливали спиртом, чтобы больше жгло, но жжения он не чувствовал. Человек улыбался и молчал. Его распростерли на полу и прыгали на нем, как на матраце. Он слышал откуда-то издалека хруст собственных ребер, слышал, как ломаются руки и ноги, как ломаются зубы и как зубы катятся по влажному от его крови бетону. Потом человек слышал, как двое советовались: «Что будем делать? Добиваем или как? Шум поднимется. Его жена уже по телевизору выступала…» Другой отвечал: «Бля, дали бы мне с этими журналюгами поговорить. Управы на них нет».
Потом человека куда-то оттащили, и он долго лежал на чем-то твердом, уставив взгляд в крашенную белым стену. Не шевелился, ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Когда через много дней к нему пришел врач, человека лихорадило, он беспрестанно шептал одно и то же: «Паразит сдох? Посмотрите, сдох ли паразит!» Лекарь сокрушенно покачал головой и сказал:
– Глисты сейчас не самая большая твоя проблема.
Жена человека тем временем и правда побывала на телевидении. Программу с ее участием посмотрели, согласно статистике оппозиционных агентств, более 10 миллионов украинцев. Женщина держалась очень мужественно и лишь два раза прослезилась. Она сказала:
– Его избили до полусмерти и теперь держат неизвестно где. Мне ничего не говорят, только нагло смеются в лицо. Милиция должна защищать свой народ, а не убивать его. В нашей конституции записано, что Украина – демократическая страна. Что же это за демократия такая, если людям за их собственное мнение ломают руки и ноги. Выпустите моего мужа!
– Это правда, – спросила ведущая программы, улыбаясь перед каждым следующим предложением, – что ваш муж крикнул милиционеру в следственном изоляторе «За вами бандиты, а за мной народ!»?
– Не знаю, – ответила жена и заплакала.
В программе также выступал участник той памятной демонстрации возле парламента, ветеран Афгана, которому снарядом оторвало правую ногу. Он сказал, что человек присоединился к демонстрации, случайно проходя мимо, что его раньше никто не знал и не видел, но поступок его достоин наивысшей награды и союз ветеранов будет бороться за его свободу до конца.
Возле следственного изолятора сразу после эфира собралась огромная толпа с портретом человека и плакатами «Свободу политзаключенным!». Пикет продолжался несколько недель, добровольцы прибывали из всех регионов Украины, устанавливали палатки или спали прямо под открытым небом. Даже резко ухудшившаяся погода не повлияла на их решительный настрой. Министр внутренних дел сразу же ушел в отставку, но люди не успокаивались, требуя отставки председателя правительства и президента. Зарубежная пресса писала: «В Украине новая революция». «Убийство случайного прохожего раскрыло украинскому обществу глаза».
Но человек все-таки не умер. Его так-сяк подлечили, залатали рваные раны, наложили, где было возможно, гипс и выпустили от греха подальше. Демонстранты встретили своего кумира овациями. Несли до автомобиля на руках. Вручили ему несколько почетных грамот и самодельный орден героя Украины. Пообещали не сдаваться и стоять до конца.
Человек, к сожалению, из-за травм мало что понимал и еще меньше слышал. Автомобиль подвез его к дому, несколько волонтеров помогли зайти в квартиру и пожелали скорейшего выздоровления.
Жены человека дома не было. Не было также и ее вещей. Только включенный телевизор грустно сообщал последние новости с поля боя. В кухне на столе лежало от руки написанное письмо.
«После того, что ты сделал, я больше не могу с тобой жить», – писала жена.
– А что я сделал? – рассердился человек. – Вышел покурить в коридор! Как найду – убью.
Не нашел.
Покажи мне свою Европу, и я скажу, кто ты
1
Мне 23 года. Я прожила их в Европе. Но так ни разу Европу и не видела.
Я знаю, где она начинается и кончается – эта невидимая Европа, я даже знаю, где ее центр, – в крошечном украинском местечке Рахов в Прикарпатье (во всяком случае, там установлен указательный знак «Центр Европы»). Но ни я, ни жители этого горного центральноевропейского Рахова никогда по-настоящему не поверим в свою европейскость. Потому что нам не повезло с самого начала. Нам не повезло с географией. Мы повернуты на Запад, но в спину нам дышит Восток. Восток снится нам в предутренних кошмарах, он определил нашу генетику на много лет вперед – и мы уже не помним о том поезде, который соединял Западную Украину с Венецией и Веной в начале XX столетия…
Я бывала в Рахове несколько раз, и я видела его жителей, которые наверняка гордятся своим указательным знаком «Центр Европы». Они сидели в вышитых сорочках на обочине дороги и ждали подводу с запряженным в нее конем – передвижной магазин, который привозил в Рахов все необходимое: водку, крысиный яд и карамельные конфетки для детей. Я спросила у двух бабушек, как мне выйти на Чорногорский хребет, а могла бы спросить – как пройти в Европу. И возможно, спроси я об этом, бабушки бы мне что-то и ответили. Жаль, не догадалась я так спросить.
Есть еще один центр – центр Азии, – и я там тоже успела побывать. Небольшое селение Усть-Кемь на берегу Енисея в Сибири. Там нет указательного знака «Центр Азии», и жителям Усть-Кеми нечем гордиться. Они живут в черных деревянных домах, замирая каждый раз в ожидании очередной сибирской зимы. У них тоже есть вышитые сорочки, но они их не носят, а держат в сундуках. Большинство жителей Усть-Кеми – из Западной Украины. Их выслали в Сибирь в далеком 1951 году, и некоторые из них, я уверена, еще помнят тот поезд: Западная Украина – Венеция – Вена. Потому что их память болезненно обострена. У них ровно столько Европы, сколько они помнят. Я спросила: «Почему вы здесь сидите? Границы открыты. Вас здесь никто не держит насильно. Почему вы не возвращаетесь в Украину?» «Мы не можем, – ответили они. – Нас там уже никто не ждет».
Мое понимание географии балансирует между этими двумя центрами – Азии и Европы. Я понимаю, насколько они антагонистичны. Взаимоисключающие. Чужие друг для друга. И Украине не повезло потому, что она находится как раз на границе между Азией и Европой – то есть нигде. Путь Украины – это постоянное бегство в Европу, хотя есть большая опасность, что «нас там уже никто не ждет».
С другой стороны, мои 23 года научили меня, что не стоит слишком доверять географии. География – это физика, а люди живут по метафизическим законам. Европа, хоть я ее, настоящую, никогда и не видела, принадлежит к категории философии. Для каждого она – набор императивных человеческих ценностей и привычек, а не мест и ландшафтов. Европа – это конкретные люди, которые ее создают; это конкретные жизнеописания и поступки. Потому что то, что в Европе ценится больше всего, – это свобода, а свобода зависит не только от меня, но и от многих других, которые либо захотят, либо не захотят предоставить мне эту свободу. Поэтому Европа – это взаимотерпимость разных мировоззрений и разных традиций, на пересечении которых и рождается свобода каждого.
